Сегодня,
когда нашу Родину загоняют в фундаментальный финансовый и экономический
кризис, брежневскую эпоху (1964-1982 годы) в народе всё реже вспоминают
как "застой" и всё чаще — как "золотой век" советского времени,
"коммунизм, который мы потеряли", попытку пусть негласного,
неустойчивого, но возвращения к сталинскому типу общественного
устройства после хрущевской "оттепели". Они даже родились почти в один
день: Сталин — 21, а Брежнев — 19 декабря.
В условиях грозящей России массовой безработицы, тотальной нищеты
и голода, дивным сном видится то, что было нормой жизни при советской
власти: бесплатное высшее образование при отсутствии поборов в средней
школе, бесплатные дошкольные учреждения (ясли и сады); комплексная и
опять же бесплатная система здравоохранения (тогда как сегодня
простейшая операция стоит десятки тысяч рублей и недоступна для
большинства населения); дешевые и эффективные лекарства в аптеках;
гарантированная работа без задержек зарплаты и с мизерной платой за
жилищно-коммунальные услуги; широчайшая сеть культурных учреждений
(театров, библиотек, музеев и т.д.); возможность свободно перемещаться
по всей стране благодаря доступным ценам на железнодорожные и
авиабилеты; низкий уровень преступности; разветвленная сеть
общественного питания и, наконец, высочайшие темпы экономического
развития и научно-технического прогресса Советского Союза, наряду с США
по праву занимавшего место одной из двух мировых сверхдержав.
Что может противопоставить этой памяти о прошлом нынешняя
"демократическая элита", перегоняющая миллиарды за рубеж, и нынешний
политический истеблишмент, занятый в основном "распилом" бюджетных
денег да очередным переделом тающей, как шагреневая кожа,
собственности? Что может ответить на это верхушка российской
"творческой интеллигенции", живущей по принципу "после нас — хоть
потоп"? Все они буквально на клеточном уровне ощущают, что по делам их
воздастся им, что весь тот негатив, который они создали своими руками,
вот-вот выйдет наружу в полном объёме — когда погаснут голубые экраны
телевизионных "зомби-ящиков", и миллионы людей увидят "Нашу Рашу" в её
истинном виде. Им снова видятся стихийные толпы протеста, и армия, не
исполняющая приказов "сверху".
Поэтому самым безотказным механизмом спасения им сегодня видится
ложь о советском прошлом, которое необходимо "мочить по-чёрному",
создавая такой кошмарный исторический фон, на котором все нынешние и
предстоящие беды России будут выглядеть лишь лёгким недоразумением.
Конечно, в тотальной пропагандистской кампании, направленной на
унижение и уничтожение советского прошлого, деятельность Хрущёва,
Андропова и Горбачёва, этих "священных коров" отечественного
либерализма, как правило, обходится фигурой умолчания. Зато Ленину,
Сталину и Брежневу "достаётся" по полной программе. Кажется, нет такого
преступления перед Богом и людьми, в котором бы их не обвиняли прямо
или хотя бы подозревали. Еще бы, ведь из 74 лет советской власти они
"на троих" руководили партией и страной целых 54 года! И если не они —
"главные преступники преступного режима", то кто же еще?!
Современное российское телевидение может служить наглядной
иллюстрацией геббельсовской максимы: "Клевещите, клевещите, клевещите
как можно больше — что-нибудь да останется!" Главный удар, как всегда,
наносится по "отцу народов" Иосифу Виссарионовичу Сталину, но и Леонида
Ильича Брежнева пропагандисты "рыночных реформ" и "общечеловеческих
ценностей" своим вниманием не обходят. Чего стоят бесчисленные показы
Брежнева на охоте, Брежнева, выпивающего на банкетах, Брежнева,
невнятно и медленно зачитывающего текст речи на XXVI съезде КПСС.
Брежнева, принимающего очередные советские или зарубежные награды...
Наконец, вне любых этических рамок выглядят кадры из психиатрической
больницы о последних днях жизни Галины Брежневой — вот, мол,
закономерный итог эпохи, символ расплаты за "брежневизм".
Цель всех этих манипуляций — представить лидера великой страны в
образе человека, не могущего связать двух слов, но окруженного толпой
номенклатурных подхалимов, которые пытаются убедить страну и весь мир в
незаменимости "гениального секретаря и семижды героя сиськи-масиськи".
О том, насколько эта зловещая карикатура соответствует реальности и
каким был Леонид Ильич Брежнев в жизни, мы беседуем с его внуком,
Андреем Юрьевичем Брежневым.
"ЗАВТРА". Андрей Юрьевич, как вы расцениваете всю эту
телевизионную вакханалию вокруг фигуры вашего деда, центром которой,
судя по всему, является телепрограмма Алексея Пиманова "Человек и
Закон" на Первом канале?
Андрей БРЕЖНЕВ. Знаете, Леонид Ильич Брежнев — это вполне
определенная политическая, историческая даже фигура, и поэтому имя его
ещё очень долго будет склоняться: то хорошо, то плохо. Сейчас вот
склоняют плохо. И дело тут не в самом Пиманове — ему эта тема "спущена"
руководством, а тому — Кремлём, вот Пиманов её и отрабатывает по мере
сил. Другой вопрос, зачем это стало нужно Кремлю?
"ЗАВТРА". Надвигается кризис, страна к нему не готова, всё может
рухнуть, и на контрасте брежневская эпоха выглядит временем наибольшего
благополучия и процветания нашей страны. Не таких ли сравнений боятся
"наверху"? Не потому ли стремятся представить "годы застоя" в качестве
"черной дыры" отечественной истории, когда не было ничего, кроме
разгула преступности, очередей за колбасой и "сладкой жизни" для
номенклатуры? А сейчас, мол, мы только пожинаем плоды того ужасного
времени...
А.Б. Эту сказку о "брежневском застое" умные люди придумали
специально для Горбачёва. На мой взгляд, в партии, может, и был
какой-то застой — а в стране никакого застоя не было.
Если бы мы последние четверть века продолжали развиваться
"застойными" темпами — в среднем по 4% ежегодного роста реального
производства — сегодня мы бы уже превзошли США и по объему ВВП, и по
уровню жизни. Но и без того за эти годы было сделано столько, что на
"брежневском" запасе прочности страна пережила все эти "рыночные"
реформы.
Но что об этом говорить? Тут ведь ничего и не скажешь.
Заводы-фабрики есть? — Есть, их никуда не денешь! Месторождения нефти и
газа есть? — Есть, и "труба" на Запад работает по-прежнему
бесперебойно! Железные дороги есть? — Есть! Космос есть? — Есть! Ракеты
есть? — Есть, от них тоже нельзя отказываться никак, иначе без штанов
останешься, отберут! Жилой фонд на три четверти и всё коммунальное
хозяйство с тех же 60-х—80-х годов у нас есть? — Есть!
По-моему, лет десять назад в какой-то телепередаче, тоже про
армию, про границу, впервые прозвучало, что армия и граница на замке —
это всё-таки хорошо, потому что там не только шпионы не ходят, но и
наркотики не возят, мигранты не проходят, браконьеры не лезут...
Всё есть, но всё, оказывается, делалось тогда как бы само собой,
по щучьему велению. А Брежнев, мол, — это был такой дурачок недалёкий,
который всем был удобен, и поэтому его держали: на охоту ездил, водку
пил, награды принимал, да с Хонеккером целовался...
"ЗАВТРА". А Леонид Ильич был не такой?
А.Б. Конечно, не такой. Я его в работе не видел, но понимаю, что
руководить партией и страной — это была трата нервов и здоровья,
наверное, побольше, чем сейчас по телевизору показывают. Потому как
удержать все эти республики, каждая из которых хочет что-то своё,
удержать милицию, КГБ и армию, которые всегда "воевали" и тянули одеяло
на себя, да встречаться с этими академиками, которые один одну ракету
предлагает, а другой — другую, — это гигантская нагрузка для одного
человека, даже при всём том аппарате, который у него был.
Всё равно основные решения принимались в Политбюро. Можно верить,
можно не верить, но решение принималось, только если всё Политбюро
голосовало единогласно. Если кто-нибудь воздерживался или голосовал
против — решение отправлялось на доработку. Несмотря на то, что там
Брежнев "за" проголосовал, и всё прочее. Существовала некая
коллегиальность в принятии решений, на мой взгляд — даже внутренняя
какая-то демократия. Несогласие одного — это значило, что решение не
совсем верное.
"ЗАВТРА". Если можно, давайте остановимся на этом вопросе
поподробнее. Вот наблюдатели, которые описывали жизнь и работу Сталина,
отмечали, что в день он обрабатывал до пятисот страниц текста, не
считая художественной литературы и так далее. Видимо, и Брежнев работал
на сопоставимом уровне?
А.Б. Информация через него, безусловно, проходила огромная. Другое
дело, что я не могу сказать, сколько и как он делал, потому что работа
Леонида Ильича была табу для семьи, это не обсуждалось. Те, кто с ним
работал, — те могут подробнее рассказать, сколько и чего было. Но объём
работы был огромный, усталость накапливалась, что не замедлило
сказаться на его самочувствии.
Хотя он был очень работоспособным человеком, без этого достичь
того, чего он достиг, было бы просто невозможно. Дед ведь прошёл очень
хорошую школу жизни: в партии, в государственных органах, в мировой
политике. Была и война от звонка до звонка, и возрождение заводов, и
целину он поднимал в Казахстане, и в "оборонке" всерьёз работал — это
ракетные войска прежде всего. И все отмечали, что он не сидел
болванчиком на совещаниях, знал прекрасно все ТТХ ракет, параметры
наведения, и всё прочее... Ведь он создавал всё это, Байконур при нём в
Казахстане строили, без его участия это не могло сложиться... Да и на
"Буран", который полетел в 1988 году, на эту программу он добро дал еще
в 70-х...
Говорят еще, что он был пешкой в игре неких людей, решивших снять
Хрущёва... Это ерунда, конечно, — дед уже был тогда ключевой
политической и государственной фигурой, председателем Президиума
Верховного Совета СССР, то есть номинальным главой советского
государства, и если бы он не пошёл на это, никто бы другой с Хрущёвым
не справился.
"ЗАВТРА". Было ли принято, чтобы к вам домой приезжали люди из партийной или государственной верхушки, просто для общения?
А.Б. Разве что на праздники или на дни рождения. Но это были такие
домашние посиделки. Без всяких обсуждений политики и прочей
серьёзности. А так, по рабочим вопросам — нет. Это, скорее всего,
Завидово и Кремль. И вообще, в дни рожденья он старался, чтобы семья
была.
"ЗАВТРА". То есть все эти вещи выдерживались строго — и нельзя
сказать, какие личные отношения с кем были: получше. похуже? Это никак
не проявлялось?
А.Б. Да, ровные отношения были со всеми. На моей памяти, бывали за
нашим столом Устинов, Андропов, ну, естественно, Щёлоков. Громыко — вот
он, кстати, в меньшей степени. Гришин, может быть, ещё...
"ЗАВТРА". А в Завидово Леонид Ильич когда успевал? Вообще, как строился его рабочий день, неделя, год?
А.Б. Конечно, сейчас говорят: вот там, охота в Завидово. Да, он
ездил туда почти каждую неделю, в субботу или воскресенье, и стрелял, а
помоложе — и на рыбалку выбирался, но ведь там тоже шла работа,
обсуждались какие-то вопросы, которые лучше было обсудить в такой
неформальной обстановке. Летом он вместе со всей семьёй отдыхал в
Крыму, два-три месяца, но для деда это был тоже условный такой отдых:
без его мнения серьёзные вопросы не решались.
А по распорядку дня: обычно в начале девятого Леонид Ильич
спускался завтракать — в костюме уже или потом переодевался — и где-то
в полдевятого уезжал, чтобы к девяти быть на работе. На обед он
практически не приезжал, а возвращался домой вечером, часов в
шесть-семь. Но дома — это тоже условно: он поднимался наверх, там в
кабинете какое-то время проводил. Его сопровождал адьютант с чемоданом,
с документами. Потом он вечером спускался поужинать, немножко
отдохнуть, и посмотреть телевизор. "Время" для него — это была
обязательная программа. В субботу-воскресенье ему привозили кино.
Кинофильмы он смотрел только военные, иногда комедии, иногда —
детективы. И хроника дня, новости, которые были, — документалистика
такая...
"ЗАВТРА". Каким вы его запомнили для себя?
А.Б. Прежде всего, это был бесконечно добрый человек. И весёлый.
Он и шутил, и смеялся. Я не застал, но мать рассказывала: когда он ещё
не был генеральным секретарём, то и песни под баян пел, и на природу
они выезжали. Глупости, что он был необразованным. Очень любил читать.
Под конец, к старости, читал уже в основном журналы: "Вокруг света",
"Охота и Природа" — такие, можно сказать, тематические. Но много помнил
стихов Мережковского, что, в общем-то, достаточно странно звучит, но
показательно для него. Есенина почти всего знал наизусть...
Но вы должны понимать — для меня это был прежде всего родной
дедушка, а жил я своей жизнью, не старался за ним как-то следить,
что-то специально запоминать...
"ЗАВТРА". А что всё-таки вам запомнилось? Вот это семейное табу на его работу?
А.Б. Ну, табу — наверное, чересчур сильно сказано, но между семьёй
и работой у деда была граница, через которую переходить никто не имел
права. Даже его супруга, Виктория Петровна, не то что там давать
какие-то указания — даже издалека спросить о чём-то не могла, если он
сам не выходил на этот разговор. В семье он был главой семьи А дома он
был главой семьи в полном смысле — вокруг него все собирались. Вот это
внук — значит, надо спросить: как там учёба, чего хорошего? Пятёрку
получили? Молодцы! Такие какие-то, чисто жизненные, застольные беседы
велись в семье: когда день рожденья? да что на Новый год, а ты нам что
подаришь? поедете в этом году со мной на Юг?.. Или там у старшего брата
моего спрашивал: когда жениться будешь?
Но в любом случае, что бы он ни делал, всё равно у него сидела
одна работа в голове. Если там шумели, мешали, он мог сказать: "Не
мешайте! Тихо! Идите, а то вон сейчас бабушке скажу, она вас накажет!"
"ЗАВТРА". Бабушка была главной в этом деле?
А.Б. Да, бабушка держала дом. Что Леониду Ильичу надеть сегодня,
поглажены ли рубашки, что приготовить на обед, на ужин — это всё было
на ней.
"ЗАВТРА". Они сколько вместе прошли по жизни?
А.Б. При мне они праздновали 50 лет, "золотую свадьбу".
"ЗАВТРА". А было ли какое-то понимание, что вы — ближайшие
родственники первого лица в государстве, говорили ли у вас в семье об
этом?
А.Б. Ответственность чувствовалась, конечно, — мы ведь жили
абсолютно в другой стране, чем нынешняя Россия. Когда я был ещё
маленьким, на даче у нас был комендант, и он иногда гонял нас: меня,
брата и старшую сестру, — за яблоки, которые мы рвали с деревьев. Он
говорил: это всё Леониду Ильичу государством предоставлено, а вы — его
семья. Вот если Виктория Петровна скажет дать вам яблок, я хоть все
соберу и отдам. А сами — пальцем не смейте ничего тронуть. Такой был
комендант, в хорошем смысле этого слова. Мы все знали, что да, Леонид
Ильич — такой человек, которого мы не можем подвести, не можем ударить
лицом в грязь. Поэтому надо и слушаться старших, и аккуратно одеваться,
и быть вежливыми, и учиться хорошо, и всё прочее.
"ЗАВТРА". Получается, что вас растили не как наследников великого
вождя, не для какой-то сверхцели, а как обычных советских людей, для
обычной советской жизни?
А.Б. Да. И растила, в основном, бабушка. Леонид Ильич в этом
практически не принимал участия — ну не получалось у него не быть
генсеком даже дома. А мы знали, что надо получить образование, потом
работать — все дороги открыты, вот и всё.
"ЗАВТРА". То есть никаких номенклатурных привилегий, никаких бриллиантов для Галины Брежневой?
А.Б. А какие привилегии? Что с чем мы сравниваем? Леонид Ильич,
при полном гособеспечении, получал зарплату 800 рублей в месяц,
квалифицированный токарь на военном заводе получал 400-500 рублей, моя
вторая бабушка — 68 рублей пенсии, стипендия у студентов была 30
рублей, уборщице платили ставку в 70 рублей.
Ну, 70 и 800 рублей — это хоть как-то сопоставимо, правда? А
сейчас что с чем можно сопоставить? Пенсию в три тысячи, пусть даже в
шесть тысяч рублей — с доходами Абрамовича? Или с Чубайсом, который на
посту главы РАО ЕЭС "честно зарабатывал" миллионы долларов?
"ЗАВТРА". Престижная квартира вне очереди, должность, персональные машины, спецпайки и так далее?
А.Б. Все как-то вели свою жизнь и карьеру, никто не отрицает... Но
вот персональной машины у Галины Леонидовны не было. Персональная
машина была у Чурбанова, персональная машина была у моего отца, который
сначала был директором внешнеторгового объединения, а потом, когда
добрые люди решили сделать Леониду Ильичу подарок, назначили его сына
замминистром, хотя отец туда не очень рвался... У Виктории Петровны
была персональная машина, и вся остальная семья этой машиной
пользовалась — просили у бабушки заказать машину.
Я поступил в МГИМО, а мог бы и МГУ выбрать, и тоже поступил бы
туда стопроцентно. И в любой другой институт, даже в Бауманку, где я
ничего не понимаю, тоже, наверное, поступил бы. Но выбрал то, что было
ближе по душе. Всё это так. Но тогда хорошее высшее образование было
доступно практически всем, никаких закрытых вузов не было, со мной
рядом учились дети простых учителей и рабочих.
"Спецпайки" — это да! У нас же "постоянный голод" был, колбаса
только снилась, магазины пустые, вся страна только и делала, что в
очередях стояла... Даже непонятно, как все выжили. А я вот жил в
тридцатом доме на Кутузовском проспекте, у нас тогда там были две
булочные, молочный, гастроном... Не номенклатурные, открытые для всех.
Я спокойно покупал там молоко, кефир, хлеб, овощи какие-то, колбасу ту
же самую… И это ведь не только в Москве — по всей стране у людей в
холодильниках всё было.
Поэтому когда по телевизору начинают рассказывать, как моя
тетушка, Галина Леонидовна, заходила в "Елисеевский" гастроном и сразу
шла в спецподвал выбирать себе какую-то спецколбасу, или ещё что-то в
том же духе, — надо быть полным дебилом, чтобы поверить в женщину, у
которой есть всё и которая идёт в подвал за колбасой...
"ЗАВТРА". Жене замминистра внутренних дел СССР и дочери
генерального секретаря ЦК КПСС всё нужное могли бы и на дом привезти?
А.Б. Да не в этом дело! Тётушка моя была человеком очень
специфическим: красивая, весёлая, живая, да еще и дочка самого
Брежнева! У неё от поклонников отбоя не было, её просто задаривали
бриллиантами и чем угодно — и ей всё это очень нравилось.
До сих пор живы те официанты, которые говорили: "Господи, когда ж
придёт Галина Леонидовна?! Она такие чаевые даёт: не то что в два — в
три-четыре конца". И приходит Галина Леонидовна, которая кормит за свой
счёт ползала, а потом ещё и чаевые даёт. Да на неё молились просто! Ну,
может быть, и плохо было вести такую жизнь, но никто ей при жизни деда
слова плохого не сказал.
"ЗАВТРА". При этом она работала и в АПН, и в архивах...
А.Б. Ну как сказать, работала?.. Работала, конечно... Но не это её
увлекало — надо было где-то числиться. Специфический она была
человек...
"ЗАВТРА". Ну, и где теперь ваши зарубежные счета, где недвижимость в Ницце?
А.Б. Да вот же. Ницца... При жизни деда все мы были невыездными —
чтоб не дай Бог чего не случилось. И после смерти остались невыездными
— по той же самой причине...
"ЗАВТРА". Кстати, о смерти Леонида Ильича. Там существует такой
странный элемент, что накануне он чувствовал себя абсолютно нормально.
Более того — отстоял 4,5 часа на ноябрьской демонстрации и параде, а
потом уехал в Завидово. То есть ничего не предвещало какого-то такого
летального исхода. Хотя всякое с человеком может случиться...
А.Б. Конечно, всякое с человеком может случиться, и я тут тоже
склонен сильно сомневаться, поскольку — ну, всякое может случиться: с
сердцем стало плохо, упал в обморок. После вскрытия нам сказали, что
артерии изношенные, полопавшиеся, и всё такое прочее... Но, зная тех
ребят, которые были у него в охране, представляю, как они могут делать
массаж сердца или там искусственное дыхание... Не то, что сердце, —
череп мог лопнуть от избыточного давления... То есть делали всё, что
нужно, но, на мой взгляд, просто-напросто не рассчитали свою силу,
грубо говоря.
"ЗАВТРА". Сейчас очень распространена версия о том, что на
последнем этапе жизни и работы Леонид Ильич уже ничего в стране не
решал, а вся полнота власти была сосредоточена в руках связки
Андропов—Устинов, которые просто прикрывались фигурой Брежнева от своих
соперников в Политбюро. А когда необходимость в этом отпала, Леонид
Ильич скоропостижно скончался...
А.Б. Я не знаю, были ли там конфликты по поводу преемника или нет
— я знаю, что стая волков во власти — она всегда была, будет и есть.
Пусть друзья, пусть товарищи по работе, но — волки... Это другие
отношения, их со стороны не объяснить. Дрались там не на жизнь, а на
смерть — только эта смерть немножко другая была. Для проигравшей
стороны более мягко выходило. Сейчас говорят: вот, как там, когда
Кулаков умер — не было ли это убийством?..
Бросьте! Хрущева никто не убивал — видеть его в качестве простого
пенсионера было куда интереснее. Там к жизни и смерти отношение совсем
другое — мы же все умрём, никто не будет жить вечно... А дед еще с 1978
года хотел отойти от дел, несколько раз этот вопрос поднимался, но его
все уговаривали остаться: дескать, Леонид Ильич, мировая
общественность, ваше имя, ваш авторитет, пятое-десятое... Ну, вы будете
меньше работать, мы будем больше помогать, и всё такое прочее. Иногда
складывалось такое впечатление — он работал, но, в общем-то, махнул на
них рукой, грубо говоря — на лизоблюдов.
"ЗАВТРА". То есть возникали некие коалиции, которые сталкивались
по интересам, но все они не выходили за рамки определённого консенсуса?
А.Б. Конечно. Хотя сейчас один человек, товарищ Чазов,
рассказывает, как Леонид Ильич пил таблетки — и так далее, и тому
подобное... Возникает вопрос: если ты — доктор, и тебя поставили
следить за здоровьем Брежнева, то занимайся этим, а не создавай свой
собственный кардиологический центр, больше ни о чём не думая. А он
ходил, как добрый доктор: "Болит? Ну вот, выпейте таблеточку. Ну вот,
сейчас померяем температурку. Ну вот, надо лечь в ЦКБ, подлечиться,
снять кардиограмму..."
"ЗАВТРА". Сейчас запущена еще такая легенда, что там была некая женщина, медсестра...
А.Б. Да Господи, была такая медсестра! Леонид Ильич привязывался к
людям. Естественно, ему было приятнее, чтобы именно она приезжала,
давление ему меряла или укол делала, к примеру.
"ЗАВТРА". Но это не значит, что она могла давать ему какие-то немереные количества антидепрессантов?
А.Б. То есть она давала эти антидепрессанты, а Чазов об этом знал,
Андропов об этом знал — и ничего не делали? Что вы тогда за люди? Ведь
вы тогда, получается, просто целенаправленно убивали моего деда... Чем
вы гордитесь, о чём рассказываете?.. Да сказали бы Леониду Ильичу, что
она под машину попала — и всё…
"ЗАВТРА". Только сказали?
А.Б. Конечно. А ей — приказали. Всё ведь было под контролем. Я же
говорю — мы жили в абсолютно другой стране. И если бы тихо, не
торопясь, шли и дальше по своему пути — уже лет через пятнадцать
достигли бы, как минимум, европейского уровня благосостояния.
После Горбачёва на это потребовалось бы уже лет пятьдесят, а
сейчас, наверное, и ста может не хватить, чтобы этого достичь.
Вот это — самый что ни на есть объективный итог всех перестроек и
реформ последнего времени. А вместо того, чтобы признаться: мол, завели
страну не туда, — и покаяться, плюют в прошлое, в тот самый колодец,
который поит и настоящее, и будущее. В общем, это такая историческая и
политическая безответственность, что лишь диву даешься. На этих наших
иванов, не помнящих родства, не только весь Запад, но и весь мир
смотрит, по-моему, с удивлённым презрением: нет у них за душой ничего,
кроме валюты, да и та — чужая. Поймите, я заслуг своего деда не хочу
преувеличивать, но на этом одичавшем нынешнем фоне он и его соратники
смотрятся настоящими гигантами. Так что страх и зависть, зависть и
страх — никакой другой подоплеки в нынешнем очернении Леонида Ильича
Брежнева я не вижу.
"ЗАВТРА". Здесь трудно с вами не согласиться, Андрей Юрьевич.
